Александр Серков - Школьные годы Любаши Бобковой

(Со слов Любаши Бобковой, ныне Серковой).

Шел 1962 год. Жили они тогда на Дальнем Востоке, в Уссурийске. Училась она в 6 классе.

Как все дети, ходила в школу каждый день, и в субботу тоже, хотя в святой день избегала явного физического труда. Носила, как и все - галстук, хотя росла я в Адвентистской семье.

На Новый год (1963) пригласили ее на юношеский слет в Новосибирск, где дети и молодежь делились своими опытами и переживаниями своей подпольной жизни, где им приходилось отстаивать субботний день.

В те времена религию не приветствовали, особенно в школе, ведь «дети – наше будущее», - твердили партработники, а в будущем верующим места нет. В 1980 –м году Н. Хрущев обещал коммунизм, и оставалось уже совсем немного до «светлого будущего»; а тут еще верующие «путаются под ногами».

Срочно их перевоспитать - и любым способом: лишить отца и мать - родительских прав, а ребенка отдать в интернат, да и все тут.

Коммунизм коммунизмом, а она настолько воодушевилась общением на слете, что твердо решила сделать радикальный перелом в своей жизни. Она могла больше смотреть на то, как ее родители в субботу едут на богослужение, а она должна идти в школу. Родители на нее не давили, а предоставили ей самой решать этот щекотливый вопрос веры.

После Новогодних каникул в первую же субботу она сообщила родителям, что идет с ними на собрание, и что впредь никогда больше не будет учиться по субботам.

Прошел месяц или полтора, в школе все тихо. Но, как обычно: после затишья может разразиться такая буря; и вот буря и разразилась наконец-то.

В один из понедельников вызывает ее классная руководитель в учительскую.

Она сразу поняла, о чем речь пойдет. Шла она по коридору и мысленно молилась: «Благослови, Господи, дай мудрости правильный ответ держать, ведь Ты – источник мудрости, дай сказать все правильно, чтобы имя Твое не опозорить».

Учительница села за стол с напыщенно - важным видом; козыри все на руках, есть чем "пришпилить" двенадцатилетнюю девочку, есть чем запугать, можно сказать, еще ребенка, попавшего в "логово" гигантской политической машины. А все остальные учителя, как бы невзначай, один за другим подходят и подходят. Когда все уже были на месте, классный руководитель, перелистывая классный журнал, наконец-то задала долгожданный вопрос: «Бобкова, скажи: почему у тебя столько пропусков без всяких уважительных на то причин?»

Что она ожидала услышать от казавшейся ей испуганной девочки? Сломить ее надо, пусть при всех выкручивается; посмотрим, что она будет выдумывать; а мы потом посмеемся над ней. Страстным желанием всех было услышать: «Да, вот, мол, болела, другую субботу на автобус опоздала». Или еще что-нибудь придумает, ведь не осмелится же при всех учителях сказать правду. Но не тут - то было. Ответ прозвучал четко, ясно и определенно: «Как без уважительной причины?! На то у меня есть уважительная причина!»

-Да, - последовал иронический ответ с оттенком сарказма,- ну, и какая же у тебя уважительная причина?

-Эти пропуски были только по субботним дням, и это причина уважительная, она связана с моими религиозными убеждениями. На что классный руководитель усмехнулась и язвительно повторила: «По религиозному убеждению! И что же это за религиозное убеждение, кто тебя этому научил, это тебя папа с мамой не пускают в школу по субботам?

Ох. Как они этого хотели услышать, что папа с мамой не пускают в школу; это прямая улика на лишение родительских прав и на оформление ребенка в интернат.

Люба процитировала четвертую заповедь из Закона Божьего и сказала, что не стала ходить в школу по субботам по своему личному убеждению.

Вопрос отстаивания субботы в школе двенадцатилетней школьнице в тяжелые для верующих времена правления Н. Хрущева - был трудным. Как можно противостоять такой гигантской системе, когда все в школе против тебя? - Учителя…директор, …да и ученики – одноклассники; когда все были настроены против какой-то там сектантки. Да, да, так именно презрительно называли верующих в то время. Все – все верующие были сектантами.

Что удивительно: сегодня, если какая-либо религиозная организация и выбивается в верха, ближе к правительству, то, что очень странно, они пользуются тем же методом, каким пользовались когда-то атеисты. Христиане христиан начинают называть сектантами; и народ настраивают против таковых. А в те времена более дружными были все религии, когда в одной камере сидели и руководители протестантских церквей, и православные священники.

Но священники священниками, а в шестидесятые годы прошлого века Любаше приходилось отстаивать субботу не в лучших обстоятельствах.

Подумать только, что стали делать учителя после того, как Любаша стала отстаивать в школе субботний день. Обычно было как? - на выходные дни учеников не загружали новым материалом. А теперь все перевернулось с ног на голову, и все для того, чтобы «задушить» Любашу, чтобы она «захлебнулась» в своем отстаивании субботы. Учителя стали в субботу преподавать новый материал; и в понедельник надо было выходить к доске и что-то отвечать. Бесполезно было пойти к одноклассникам и попросить этот материал, - не говорили даже, о чем речь шла на уроке. Запугали, застрашили учеников и наказали, чтобы никто не давал новый материал этой субботнице - богомолке. Пусть эта отличница скатится до двоечницы, а потом мы заявим: «Вот до чего тебя, Любаша, довела твоя религия! Ты совсем уже из ума изживаешь со своим Богом.

Но это еще ничего! Вот что произошло с галстуком.

Вызывает как-то директор Любу к себе в кабинет.
-Ну, рассказывай, Любаша (именно так он называл Любу): как дела? Как учеба? Никто тебя не обижает? Ты только посмотри, какие у тебя красивые бантики! Это все Советская власть дала тебе.

«Да, - последовал ответ, - если бы мне папа не купил эти бантики, то никто бы мне их не подарил»!

- Вот, Любаша, смотрю я, ты в галстуке ходишь. А как это все совместить с твоей религией? Ты сделай уже какой-то выбор: галстук или религия.

-Да? … а я думала, что уставы пионера не плохие и ничем они не противоречат Закону Божьему. Хорошо, я сделаю выбор.

На этом разговор был закончен.

На что рассчитывал директор? Почему-то всегда в те времена они рассчитывали на то, что все вопросы будут решаться в их пользу, и все должно стать на свои места по их взгляду с их атеистической колокольни. Но не тут-то было…

Когда Любаша шла от директора, ее спрашивали школьницы наперебой: «Зачем тебя директор вызывал, что он говорил?»
-А, узнаете об этом в понедельник, когда я приду в школу.

О, в те времена перед директором все буквально трепетали. И если он вызовет в свой кабинет, это уже экзекуции подобно. Но экзекуция у директора была не розгами, а словесно; и его все боялись.

Когда ученики, особенно девочки, попадали к нему в кабинет на разборку, - они плакали; ну, тогда еще не божились, а честнопионерились, что больше так никогда не будем, простите и помилуйте.

Но Любаша имела над собой высшего Господина, и ей намного легче было «воевать» со смертными, такими же, как и она людьми.

Для устрашения на этот раз, когда разговор был о галстуке, Любашу директор вызывал не одну, - еще две девочки попали к нему на «взбучку» за прогул. Любаша видела их рев и обещания больше никогда - никогда не пропускать занятия.

Когда директор отпустил девочек, тогда начался особый разговор с Бобковой Любашей.

Но Люба не паниковала, она не растерялась, - даже пошла в контратаку. Прежде всего, она осадила на место самого директора, который расселся вольготно на своем кресле и курил беспардонно папиросу (тогда курили именно папиросы). Любаша ему сразу заявила: «Бросьте курить, у нас в доме не курят, и в этом дыму я с вами разговаривать не буду». О, это только надо было видеть, с какой яростью он изминал, туша в пепельнице эту папиросу. Замечание вроде правильное, никуда не денешься, надо его принимать.

Ну, папироса папиросой, а Любаша пришла домой, сняла галстук и запихивает его в печку. Мама спрашивает ее: «Что ты делаешь?»
-Я решаю проблему, которую раньше не знала, как решить, а директор мне в этом сегодня помог!

Когда в понедельник Люба пришла в школу, ученики спрашивают: «А почему без галстука? Ты что забыла одеть его»?
-Нет, не забыла, просто я теперь его не ношу.

В школе снова затишье, точно так, как и после начала отстаивания субботы. Надо что-то предпринимать, да сделать это грамотно, чтобы уж наверняка пришпилить эту проказницу!

Прошел месяц или полтора, дело было где-то уже весной к концу учебного года. Надо что-то предпринимать и срочно, учебный год заканчивается, как может эта «белая ворона» делать то, что ей нравится?!

За галстуки в те времена строго спрашивали: «Где галстук, почему пришел или пришла без галстука? Марш домой за галстуком, чтобы завтра родители в школу пришли!»

Этот вот гнет, эта заставляловка, такая вот принудиловка процветала рядом с веселыми, бодрыми песнями:
Мы смело по жизни шагаем;
Мы никогда и нигде не пропадем…


Напыщенная радость, надутое настроение, но все насильно. Попробуй не приди в те времена на парад, чтобы строем со всем классом не пройтись по площади Ленина с красным флажком в руках.

И вот, вызывает Любашу в учительскую теперь уже классная руководитель. Это было уже после всех уроков, учителя провели свои занятия. Сидит учительница за столом, Любаша стоит рядом и ждет, что же будет на этот раз, о чем будет разговор? Но разговор пока почему-то никак не начинается. Оказывается, вот что они задумали: Один за другим заходят учителя, якобы взять свою одежду, взять свой плащ или зонтик, но почему-то никто не торопится уходить, потихоньку садятся, садятся. И так все были уже в сборе. Но это собрание не официальное, регламента никакого не было. И вдруг один за другим начинают задавать девочке вопросы. Вроде бы получается спонтанный разговор. Вот очередь дошла до учителя по физкультуре, это был молодой парень, только что демобилизовавшийся из армии. Его подталкивают, давай мол, твоя очередь говорить. Он начал запинаться, что-то невпопад говорить, ничего у него почему-то не получалось, никак разговор не клеился. Он так и прервал свой разговор, толком ничего не сказав. Любаша подкинула ему реплику: «Надо было, Геннадий Васильевич, лучше подготовиться к выступлению, хотя бы шпаргалку написали бы какую-то». Этим самым она дала понять, что не думайте, что верующие – простачки какие-то, и что никто не догадался, что не спонтанная речь получается как-то, а все было заранее запланировано и каждому было расписано, что и за кем говорить.

Тема у всех была одна: Какой Бог? Вот Гагарин был в космосе и никакого Бога там не видел. О, как примитивно они представляли себе Бога. Ну, конечно, на всех карикатурах рисовали Бога сидящим на облаках и из лейки поливающим на землю дождичек. А тут Гагарин поднялся выше облаков. Да, Любаша так и ответила: «Неужели вы представляете себе Бога, сидящим на облачке, которого Гагарин должен был там увидеть»?

Последний, коронный, козырный вопрос задала классная руководительница: Почему ты ходишь не в форме в школу? «Как не в форме, - прикинулась недогадавшейся, что, в общем-то, имела в виду учительница, - все у меня есть: и фартучек, и на труды нарукавники есть».
- А где твой галстук? - выпалила учительница.
- А мне директор запретил его одевать.
-Как директор? – опешила учительница.

Директор сидел тут же, все со своей «соской» табакокурильной. Это было для него как снег, даже ураган, на голову. Он буквально опешил, этого уж он не ожидал. Густой румянец покрыл его лицо, уши покраснели, шея побагровела. Со злостью туша в очередной раз свою недокуренную папиросу, он выпалил в ярости: «Когда я тебе запретил носить галстук»?

- А помните, вы сказали: Как можно совмещать галстук и твою веру в Бога; ты уже как-то определись: или религия или галстук. Вот я и сделала выбор, я выбрала религию. Раньше я думала, что верующему можно носить галстук. Я считала, что это школьная форма. Ну, раз нельзя быть и верующей и галстук носить, - я его больше не одеваю.

Это было в пятницу. В субботу Люба была на собрании. А в понедельник одноклассница говорит ей: «Ну, Любка, вот ты даешь; ты директора в калош посадила. Учительница пришла в субботу и говорит нам: Вы представляете, Бобкова вчера директора посадила в калош, он не знал, что ей и ответить».
Итак, позиция еще одна отвоевана. За галстук больше Любаше никто и слова никогда не говорил.

Наступила весна. Учебный год подходил к своему концу. В школе, верней в директорской, зрели новые планы в отношении семьи Бобковых. К этому «благому» делу были подключены и другие органы власти.

Отец Любы работал в Быткомбинате фотографом. Решили взяться за него. Нашли причину, чтобы судить его товарищеским судом. Суд состоялся в сельском клубе.

-Почему в субботу фотография закрыта?
-Почему Ваша дочь по субботам не бывает в школе?
-Какое воспитание Вы даете своей дочери?
-Вы ее насильно втягиваете в религию?
-Лишить его родительских прав!

Вопросы и реплики сыпались как горох. Надо же запугать 55-ти летнего сектанта. Сломить его упрямство. Но Бог давал мудрость держать правильный, кроткий, христианский ответ.

-Да, дочь мы воспитываем в том духе, в каком и сами пребываем. Но насильно ее в религию не втягиваем, ей самой решать, по какому пути идти. А насчет того, что фотография в субботу не работает, - никто не жалуется. Наоборот, людям удобно, что могут в воскресенье фотографироваться. План перевыполняю на 200 процентов. К работе жалоб никаких нет.

Да, покрутились, покрутились, пофыркали, пошумели, а, в общем-то, на законных правах ни к чему не придерешься. На том суд и закончился.

**********


Но неймется же органам Советской власти, надо все же девчонку во что бы то ни стало отнять у этих богомолов, жаль девочку, ее можно еще перевоспитать.

Совсем недавно перед этим приезжали из Москвы отбирать способных девочек и мальчиков на учебу в артисты. Одна из первых попала в поле зрения Люба. Что только они ей не сулили, какую карьеру не обещали. Артистка… поклонники… аплодисменты… Одним словом: Не жизнь, а малина.

Ну, артистка или не артистка, но Люба сказала, что не нужны ей аплодисменты. Я пою в церкви во славу Божию.

-И кому же ты там поешь, бабушкам?

Да, так в то время в стенгазетах и рисовали: старушки в черных платочках стоят на коленях в церкви и лбами об икону бьются до посинения. И в этом своем воображении еще и Любу в этот интерьер вписали. Люба этим бабушкам на гармошке играет и поет.

-А что же ты им там поешь, Любаша, «Буги-вуги» что ли?
- Нет, «Буги-вуги» - это вы поете, а я пою христианские песни.

**********


У дьявола много лазеек, немало приманок, крючков; он не брезгает также ни хитростью, ни обманом; и этому он учит своих последователей.

Видя, что ничего не вышло с товарищеским судом, на работу в фотографию вскоре после этого пришли два человека и заявили, что они из паспортного стола, собирают все данные, так как будут выдаваться новые, рабочие паспорта. Для этого конечно нужны все данные и свидетельство о рождении ваших детей.

О, свидетельства детей им нужны, притом подлинники?! Затея интересная, ничего не скажешь! И паспорта какие-то новые собираются выдавать. Интересно, с каких это пор паспортисты сами на работу приходят? Тут в очереди стоишь - выстаиваешь, чтобы сдать документы на паспорт, а это нате, все услуги: и документы заберут и без очереди, но вот почему-то только у Павла Ивановича (так звали отца Любиного). Особая персона, и притом вскоре после суда. Ну, может быть верующие в самом деле лохи, возьмут и примут все за чистую монетку. А нам бы только на руки свидетельство о рождении Любаши, а там уже и коечка в детдоме для нее заправлена.

Дома обсудили это новшество вместе с полевым служителем Вениамином Ивановичем Кучерявенко. Вениамин Иванович в то время жил у них, так как скрывался одно время от преследования, ему нигде не давали возможности работать и затем хотели судить за тунеядство. У нас вообще были гуманные законы. Верующих не судили, но им создавали искусственные условия, что их нигде не принимали на работу, а потом судили не как верующих, а как тунеядцев.

Ясно было, - свидетельство о рождении Любы им нужно было для того, чтобы лишить отца и мать - родительских прав, и судьбой Любы распорядиться по своему усмотрению. Но и здесь - осечка. И больше по поводу новых паспортов никто не приходил и услуги свои не предлагал.

**********


Приближались майские праздники.

В один из солнечных апрельских дней ученики из разных классов готовились к празднику 1 – Мая на стадионе, а Люба сидела на скамеечке для зрителей. К ней подошел учитель по музыке и присел рядом.

-Правда, красиво у них получается? (Они как раз с ленточками выкаблучивались).

-А ты почему не участвуешь, сидишь тут одна, скучаешь?

-Я сижу, потому что сейчас должен быть урок физкультуры. И на этот урок нас привели сюда. А не участвую я, потому что на 1- Мая не буду на демонстрации.

-Зря ты, Люба, зря ты так думаешь, тебе бы быть со всеми и жить как все.

**********


Прошли праздники, заканчивался учебный год. И вот последний день в школе. Все спокойно. Казалось, все беды позади, вот осталось несколько уроков и на три месяца каникулы. Хоть немного можно будет отдохнуть от этой борьбы. Все нервы в напряжении, расслабиться некогда: то одно, то другое.

Но не тут-то было. Борьба еще не окончена, оказывается, она только начинается, рано еще расслабляться.

На последнем уроке к Любе наклонился одноклассник, Сергей, сын директора (она с ним сидела за одной партой) и говорит: «Ты знаешь, Люба, я узнал кое-что, я дома слышал разговор. Мой отец предложит тебе зайти в кабинет после уроков, не ходи, иди сразу домой».

Спустя несколько минут, дверь в класс открывает директор и говорит: «Бобкова, после уроков ко мне в кабинет».

Прозвонил последний звонок, ученики как угорелые с шумом, гамом, с криками Ура! - ринулись на улицу.
-Домой… каникулы на все лето…!

Люба собрала свои книги и со всеми детьми пошла к выходу.

Девчонки напомнили: «Люба, тебе к директору»!

«Знаю, - последовал ответ.

Как только вышла Люба из дверей школы, сразу же рядом с дверью прямо во дворе увидела милицейскую машину.
-Интересно, зачем сюда приехали из милиции, такого никогда не было.
Не оглядываясь, Люба вместе с толпой растворилась вне поля зрения приехавших за ней «гостей». Пошла она сразу же на работу к отцу обсудить, как дальше быть, что делать? Были здесь как раз и мама Любы, и полевой работник.

Было решено: срочно Любу отправить на время куда-нибудь, ведь не остановятся же, не в шуточки играли, это не единственный случай, когда детей у верующих родителей забирали под разными предлогами, а часто просто воруя детей по дороге домой со школы; а потом пускали молву, что сектанты детей приносят в жертву.

Любина мать повела дочку домой, строго запретив выходить на улицу пока они не вернутся с работы (мама Любина тоже работала там же в фотографии лаборантом; и Вениамина Ивановича там же пристроили).

На улице стояла теплая солнечная погода. Вопреки маминому запрету Люба решила немного позагорать на раскладушке за сараем. Закрыв дверь дома на замок, пошла она загорать; да так, загорая, и уснула крепким сном, что и не заметила, как пролетело время.

Проснувшись, побежала сразу домой и занялась мытьем посуды. Вдруг поспешно вбегает мама и говорит: «Люба, где ты была?»
-Дома.
-А ты никого не видела?
-Нет.
Люба призналась матери, что уснула на раскладушке за сараем.

- Счастье твое, что ты не была в доме. Соседи мне сейчас сказали, что приезжала милицейская машина с директором школы и еще с двумя мужчинами. Они ходили по двору и потом ушли.

Что же делать? Они же могут снова вернуться.

Мама рассказала о планах отправить ее куда-нибудь подальше на время; и начали собираться. Собрали уже вещи в небольшой чемодан и стали у стола. Мама Любы стояла спиной к окну и что-то говорила. А Люба, вдруг округлив глаза, в страхе выпалила: «Мама, смотри, вот они вернулись».

Куда бежать? Заметались по комнатам. Люба говорит: «Я в кладовке буду». Кладовка была сразу на веранде. А мать тем временем чемодан скорей в шифоньер прячет; и тут входят без стука три человека, среди них директор школы.

Как всегда что-то в таком случае не так (а может это и к лучшему), - шифоньер, ну, никак не закрывается, чемодан все так и хочет вывалиться, дверка шифоньера открывается. Мама прижала ее спиной, встречая не прошеных гостей.

Директор уселся на стул рядом с шифоньером, поближе, как он думал, к спрятавшейся там Любе. Остальные тоже расселись как у себя дома.

Директор спрашивает: «А где же Любаша»? А мать, не задумываясь, выпалила с украинским акцентом (они же украинцы): «Сховала».

-И далеко же вы ее сховали?

-Не на то я ховала ее, шоб вам говорить.

А один из пришедших смотрит на огромные подушки на койке и в шутку говорит: «А что же вы подушки не сховали? Такие красивые!». На что мать ответила: «Если я узнаю, что вы будете и на них покушаться, то и их сховаю».

На такой шутливой нотке входят в дом отец Любы и Вениамин Иванович; они знали уже, что здесь гости, так как машина милицейская стояла невдалеке от дома.

«Что будем делать»? - спросил отец.

«Иди в зал и посмотри где Люба, да возьми мой фотоаппарат на стене, чтоб была причина зайти», - сказал Вениамин Иванович.

Отец так и сделал. Взял фотоаппарат, быстро вышел и говорит: «Любы там нет!» Они быстро прошлись по комнатам, и Вениамин Иванович подошел к кладовке. Люба замерла от страха. Дверь тихонько отворилась, и Вениамин Иванович позвал ее. Они быстро пошли к выходу.
-Ты беги в конец огорода (их улица была последняя в селе, и за огородами начиналось поле), и потом беги в конец села, я туда приду. А сам вернулся в дом к гостям.

Директор думал, что Люба в шифоньере, так как мать очень испугалась, когда они вошли, а она испугалась то за то, что они увидят чемодан и поймут, что удирать собирается и тогда все пути перережут. А тут неожиданно вернулись домой отец и этот человек, для них тоже хорошо знакомый. Они знали, что он достаточно эрудирован в законах и может все их незаконные действия зафиксировать на фотопленку.


Гости засуетились, когда Вениамин Иванович зашел в зал с фотоаппаратом. Директор вдруг закашлял, да так неестественно, мол, пора уносить ноги. И они без оглядки пошли к выходу, даже не попрощавшись, как полагается почтенным гостям.

В машину они, конечно, не сели, а пошли, как ни в чем не бывало по дороге. Соседи с насмешкой говорили им вслед: «Пьяниц да разгильдяев ловили бы, а не порядочных людей». У каждого дома стояли люди и смотрели, как три солидных человека, втянув шеи поглубже в воротники плащей, как человек в футляре, спешили подальше и от объектива, как бы не попасть на фотопленку, и от людских глаз; а за ними не спеша, чуть ли не по пятам - милицейская машина. Наверно водитель недоумевал: «Что это наши «орлы» драпают от сектантов, чего испугались-то, да постойте же, садитесь скорей в машину, да быстрей вместе и уедем отсюда». Он не туда-то, что они злились на него, что он там, на пятки наезжает, зачем выдает, что мы из милиции; мы, мол, просто в гости заходили, а эту милицейскую машину и знать не знаем.

А Люба тем временем была уже в конце села и ждала Вениамина Ивановича, который вскоре подъехал на велосипеде.

На другой день, рано утром отправились Люба с отцом в Уссурийск. Идут лесной полосой при дороге, конспирируются, как бы кто не проследил их. На своей остановке на автобус не рискнули садиться. Прошли несколько остановок. А вот и автобус из Михайловки (это село, в котором они жили) в Уссурийск. Сели и к своему удивлению увидели в автобусе двух учительниц их Михайловской школы. От неожиданности одна учительница выпалила: «А ты куда? Разве ты…» - и запнулась. Ведь все они были в курсе, что ее должны были забрать в детдом.

С вокзала Люба с отцом поехала к одной пожилой сестре, куда должен был приехать Вениамин Иванович и отвезти ее на какое-то время в более спокойное место.

Уехали ночью на такси во Владивосток к сестре по вере, у которой дочь работала в пионерском лагере. Люба какое-то время побыла в пионерском лагере, а потом увезли ее в одну семью.

Через некоторое время выяснилось, что искали Любу ну, прямо-таки по пятам.

Приехали в лагерь два фотографа. Собрали всех, один фотографирует, а другой все на фотографию какую-то поглядывает. Дочь той сестры, которая приняла Любу в лагерь, заподозрила – что-то здесь неладное. Потихоньку подошла сзади и увидела на фото Любу с какой-то девочкой. Стало ясно, что все фальшь, никаких фотографий не будет. Они просто искали Любу, благо, что ее уже здесь нет.

Родителям Любиным пришлось переехать в Уссурийск, а работали все в той же фотографии в Михайловке, за 18 км. от Уссурийска.

Осенью как-то Люба поехала с родителями в Михайловку и случайно увидела бывших одноклассников. О, это надо было видеть, с каким недоумением они смотрели на Любу. Раскрыв рты от удивления, они наперебой стали спрашивать: «Это ты, Люба? А как ты… да тебя же…а нам сказали, что тебя субботники в жертву принесли…»

Пастор Александр Серков